Галина Мамыко. Что такое счастье (рассказ)

Этот зуб, как и другие оставшиеся шестнадцать, я лелеяла целый год, начиная с того дня, как из него выскочила пломба. Ходить по врачам, конечно, страшно неохота – тут можно через запятую. Но последние три дня он совсем обнаглел, и даже пытался мешать спать. Я уныло смотрела в зеркало, трогала лицо и заверяла себя, что щека пока вроде не опухла.

Наконец, рано утром решилась. Спать, а тем более завтракать, не было никакого желания. Было одно желание: избавиться сразу от всех зубов. Навсегда. Зачем они мне. Кушать можно и протёртое. Улыбаться – необязательно. Тем более на пенсии.

– Сначала вам нужно к терапевту за направлением, – приветливо объяснила женщина в регистратуре.

Как и я, она была в антиковидной маске, и это вызывало ощущение родственности. Люди на стульях в вестибюле также дышали через одинаковые аптечные, самые дешёвые, маски, и также казались в эту тяжёлую для меня минуту людьми приятными и близкими. Мы с ними – сёстры и братья по несчастью, а значит, родственники. Мы одинаково понимаем чувства друг друга, мы готовы вместо себя пропустить соседа вперёд в то самое ужасное кресло, мы – люди. У каждого из нас есть свой больной зуб. Вот она, сердцевина нашей близости. Вот то, что роднит и греет. Я с симпатией оглядывала людей в масках и говорила доброжелательной работнице регистратуры про свою острую боль и желание поскорее от этой боли избавиться вместе с зубом. А для этого, пожалуйста, прошу, давайте обойдёмся без терапевта и без рентгена.

– Ладно, попробуйте, может, хирург и так примет!

Вот почему я так люблю наших людей? За их щедрость, широту души и умение переступать через проволочки, законы, бюрократию!

Я мысленно восхитилась чуткостью регистраторши и тут же оказалась перед нужной дверью. Скучающие в пустом кабинете без посетителей за рабочим столом хирург-молодой мужчина и пожилая медсестра встрепенулись при моём появлении, они даже, как мне показалось, обрадовались. Ну, ещё бы, подумала я, к ним в гости никто не хочет. Им, конечно, одиноко. Я скрасила их пустое утро.

– А теперь всё же сходите к терапевту, без направления не имеем права, – услышала я, когда из моей десны вытащили иглу, и холодок обезболивающего начал медленно проникать внутрь челюсти.

– Но там очередь, – вяло воспротивилась я.

Спорить было лень, да я и не люблю. Особенно когда в тебя уже запустили нечто инородное и леденящее.

– Вот как раз и десна успеет заморозиться.

Я вернулась к регистратуре, но взглянув на пустой стул за стеклом и очередь из одного человека, пошла напролом в зал с терапевтами. Их там много, глядишь, найдётся свободный.

– Это формальность, всего лишь направление, – объяснила я преградившей путь медсестре.

– Знаю, – она забрала из моих рук карточку. – Сюда самовольно нельзя заходить. Ожидайте за дверью.

– А мне уже анестезию сделали.

Медсестра пробурчала, что так нельзя, и ушла искать свободного врача. Через считанные секунды над моим раскрытым ртом уже говорили про плохие зубы, считали, сколько их вообще осталось, сколько с кариесом, и что я люблю «тянуть», вот, этот, что удалять надо, с ним «дотянула». Пломба давно выпала? Давно. Что же тянула-то?

– А мне этот зуб не нужен всё равно. Над ним голая десна. Он не задействован при еде.

– Как это «не нужен». Каждый зуб нужен.

– А мне уже всё равно.  

– Смотрите, сколько зубов с кариесом. Один, два, три…

– Так мне уже не раз их ремонтировали, но очень скоро пломбы вываливались.

– Потому что нужно протезировать. Если не протезировать, пломбы опять выскочат.

– Денег на это нет. Пенсия пятнадцать тысяч. Какое протезирование! О чём вы!  Космическая сумма! Я год назад приходила сюда, к вашим протезистам, и что. Дорого, жуть. А в кредиты влезать не хочу.

Я говорю с радостью в голосе. Моя радость не от того, что нет денег, а от того, что я живу на этом свете и люблю его, этот самый белый свет. А все эти дела с маленькими пенсиями и проблемными зубами, ну их, оно не стоит того, чтобы забывать о главном, а главное – то, что жизнь прекрасна!

Неужели, чтобы осознать, что жизнь прекрасна, надо почаще расставаться с зубами?

Стоматолог-терапевт понимающе кивает, в её глазах и голосе человеческая симпатия. Она, кажется, явно понимает меня, мою жизнь, и вообще всю нашу человеческую и не человеческую жизнь в этом мире,  и беседует со мной вполне человеческим голосом.

– Вам ещё на рентген надо сейчас сходить, – у неё такой голос, будто мы сто лет знакомы, будто мы родственники, и она хочет мне добра.

– Ой, нет, я вас умоляю, никаких рентгенов, и так с этим гнилым зубом всё понятно, – я говорю с шутливой интонацией, беззаботно, у меня кайф от анестезии, ничего не болит, и настроение ещё более прекрасное, будто я помолодела на тридцать лет и мой рот снова полон зубов.

– Без рентгена не положено, – в её взгляде настоящая доброта, она настоящий человек, она, конечно, хочет мне добра, я это вижу.

– За рентген платить надо. У меня денег на это нет, – я говорю доверительно, будто на исповеди, и при этом легко, будто перед концом света, когда не нужны ни деньги, ни зубы.

– Вам по острой боли, по талону, это без оплаты и без очереди.

– Я уже с анестезией, с уколом, хирург ждёт, – я готова широко улыбаться, но рот деревянный.

Врач сдалась.

– Ладно, если хирург разрешил, то вот ваша карточка. Там с ним сами договаривайтесь, с рентгеном или без него.

Я с ней сердечно прощаюсь, и слышу с удовольствием в ответ пожелание «удачи!». Как здорово, когда незнакомые люди в зелёных халатах тебе абсолютно искренне желают удачи. Как хорошо жить в мире, где так много хороших людей.

Я лечу на крыльях в ожидании чего-то великого.

И опять восхищаюсь в душе нашими щедрыми и добрыми людьми.

И вот я снова там, куда мало желающих.

В эту минуту в здании пропал свет, в сумрачных коридорах забегали люди с бодрыми разговорами о поломке в городе и о том, что свет появится через целых два часа. Захлопали двери. Пациенты в масках дружно повставали со стульев и, как мне показалось, с огромным облегчением ушли. У них аж два часа счастливой отсрочки.

В моём случае свет не нужен. Тут нужны особо страшные пыточные инструменты и сильный рывок крепких рук хирурга.

– А вы точно всё оттуда убрали, ничего там не осталось?

В образовавшуюся яму в десне впихивают марлевый тампон.

– Могу завернуть с собой, – молодой хирург улыбается и кивает на выброшенный в плевательницу зуб.

Я тоже улыбаюсь.

Кажется, мы с ним оба одинаково счастливы.

Я хочу вскочить, но хирург говорит, что торопиться не стоит, лучше пару минут отдохнуть, посидеть, а он пока заполнит карточку.

Мне нравится его добрый голос, я с удовольствием отдыхаю в уже не страшном кресле.

– Спасибо! – громко говорю я хирургу перед тем, как закрыть за собой дверь. И подумав, добавляю от всего сердца:

– Большое!

– Счастливо, удачи! – напутствует меня с улыбкой также и медсестра.

Мне очень приято, что медсестра приветливая, улыбчивая и отзывчивая.

– Взаимно! – отвечаю я ей горячо, так, как может отвечать человек, заново родившийся.

Её улыбка мне кажется счастливой. Наверное, она радуется вместе со мной моему счастью освобождения от зубного кошмара.

Какие, однако, в этой государственной стоматологической поликлинике работают приятные люди. Как всё хорошо они делают, при этом не требуют денег, как отлично они всё понимают, сочувствуют, так думаю я и, шагая по улице, мысленно благодарю весь коллектив поликлиники, весь мир, всю эту жизнь и, конечно, Создателя, который создал не только нашу жизнь, но и в том числе эти самые зубы, чтобы эту самую жизнь пережёвывать.

Как мало, оказывается, надо человеку, чтобы понять, что такое счастье.

на фото: автор рассказа Галина Мамыко